Затвор (миниатюра)

 

В кровавых и любовных схватках прошлого меня, как, уверен, и многих, всегда раздражала и заставала врасплох одна неувязка, незавершенность, малая деталька. Я, конечно же, говорю о "калашникове".
Бал. Играет музыка, шумят платья, под ними угадываются прелестницы, дурнушки, извращенцы. Земля под ногами мерзлая, скользкая, паркет. «Сам император здесь». Двое подходят к одному. Приятель с дамой хочет представить новую знакомую другу. Тот не слушает, бросает взгляд на нее, тут же отводит. Соблюдает приличия. И уж конечно не думает ни о чем таком, даже о том, чтобы прижать ее сейчас прямо здесь к этому самому паркету, сорвать все, что там попадется и... Из публичного дома прибыли офицеры. У барышень все везде колышется, дышится, просится..
На охоте другое - зверь смеется так, что сводит пальцы, собаки рвутся в атаку, земля над головой зовет белизной, той же, что вязнет в копытах рысака. Генерал с дочкой плетутся позади. Старик раз в год на охоте, два раза - в седле, вымок, задыхается, но терпит. Она, в лисьей шубке до пят на черной кобылке - переглядывается с поручиком справа, всем видом показывая ему, что сделала все так, как он просил. Он доволен и пытается представить как раз то самое. Мысленно спускается под шубку, а там...
Ядро пролетело над головой, упало и, немного разрыхлив в спешке место для предполагаемого взрыва, одарило всех, оказавшихся рядом, бессмертием. Офицер шел впереди взвода и молился. Лошади, лошади, кто-то крикнул и упал в лужу чужой крови. Смерть, разве она не прекрасна, как страстная женщина в ночи, на сеновале, где то и дело что-то впивается в колени, потом в бок, в спину и снова... взрыв. Офицер, последний раз опершись на правую ногу, улыбнулся.
Молодежи на балу не было никакого дела до стоявшего у окна полковника на деревянном протезе. Никто не заметил, когда же именно в его руках появился "калашников". И вот, в пятый раз передернутый затвор и уже ничего не колышется, не дышится, не топчется на месте. Тишина. Хорошо. Разлагающие всякую похоть трупы, сосредоточенно изучаются мародерами. Еще очередь. Тишина.
В каждой сказке должна быть эта зелено-желтая, сводящая с ума тяжесть, жесть, режущая нерв. Рвы, окопы, как раны на лице, как память. И когда в руках у импотента, почему-то ставшего полковником, появляется неожиданно "калашников", понимаешь, что все в порядке. В головоломку словно добавляют последнее, недостающее звено и на душе становится легче.

январь 2005 (цикл: телеаппатия)